Русское искусство и античность

Русское искусство — воплощение эллинистического наследия; сначала через посредство Византии, затем через формы западноевропейской архитектуры, скульптуры, живописи оно осмысляло свою преемственность от Древней Греции.

Таким были древнерусское искусство, «русское барокко», прусский классицизм. Таковы «Библейские эскизы» и «Явление Мессии» А. А. Иванова, таков «петербургский стиль»... М. А. Врубель заметил в одном из писем об «интимной национальной нотке», которую он хотел «поймать на холсте и в орнаменте. Это музыка цельного человека, не расчлененного отвлечениями упорядоченного, дифференцированного и бледного Запада». В связи с этим становится понятной еще одна особенность российской культуры: женственность, пластичность и чувственность, которые приводят к эклектизму, а иногда и к подражательности, катастрофическим надломам.

В книге Б. Гройса «Утопия и обмен» Россия представлена в качестве «области проявления подсознательного и деструктивного аспектов западной цивилизации». Причем Запад провоцирует Восток на противостояние. Русские религиозные философы и историки — Н. А. Бердяев, Г. В. Флоровский — писали о «встревоженной стихийности» русской души. История русского искусства — вся в перебоях, приступах, разрывах и отречениях. В ней отсутствуют цельность и ясность. Это происходит «от слабости, женственности, от чрезмерной впечатлительности...

В русской душе есть предательская склонность к превращениям и перевоплощениям... То, что Достоевский назвал „отзывчивостью", является роковым даром... он затрудняет творческое собирание души. В странствиях по чужим временам и странам всегда сохраняется опасность не найти себя. Отсюда привычка жить на развалинах и в кочевых шатрах, о которой с неподражаемым сарказмом писал П. Я. Чаадаев: „Русская душа плохо помнит собственное родство" и поэтому склонна к нигилизму, язычеству, авангардизму. В этой безответственности — трагизм русского искусства».

В 1912 г. русский живописец К. С. Петров-Водкин написал провидческую картину «Купание красного коня». Ее образность заключается не в смешении отдельных цитат из прошлого, а в целостной реминисценции тем древ-нерусской иконописи и фрески, ритмов классических древнегреческих рельефов, сияния византийских мозаик.

Парадоксально, но вполне в русском духе эта идея обрисована авангардистом Б. Лившицем: «Навстречу Западу, подпираемые Востоком, в безудержном катаклизме надвигаются залитые ослепительным светом праистории атавистические пласты, дилювиальные ритмы, а впереди, размахивая копьем, мчится в облаке радужной пыли дикий всадник, скифский воин, обернувшись лицом назад и только полглаза скосив на Запад — полутораглазый стрелец». Может быть, это не кентавр, а Святой Георгий Победоносец или все же сармат!?